Опубликовано в журнале "Советник юриста" №11 год - 2011
Медведев Е. В.
к.ю.н., доцент кафедры уголовного права и криминологии ГОУ
ВПО «Ульяновский государственный университет»
Субъективная сторона хищения культурных ценностей исходя из законодательной конструкции хищения (учитывая, что в составе этого преступления в качестве обязательного признака присутствует цель) характеризуется прямым умыслом. Это означает, что виновный осознает общественную опасность своих действий, предвидит возможность или неизбежность наступления общественно опасных последствий и желает их наступления. Учитывая, что момент причинения ущерба при хищении ученые и практики чаще всего связывают с моментом завладения чужим имуществом, субъективные признаки этого деяния, как правило, рассматривают в соответствующей проекции (1). В данном контексте презюмируется, что виновный, незаконно завладевая чужим имуществом в целях безвозмездного обращения его в свою пользу или пользу иных лиц, одновременно осознает, что этим причиняет ущерб собственнику.
Принимая во внимание специфику анализируемого вида хищения, определяемую особенностями предмета, можно сделать вывод, что преступник в рассматриваемой ситуации имеет умысел на завладение именно культурными ценностями, т. е. понимает, что похищает не простое имущество, а уникальные произведения искусства, предметы старины и т. д., обладающие особой ценностью для культуры, науки и т. д.
Если же сознанием виновного не охватывается факт хищения указанных предметов как представляющих собой особую историческую, художественную или иную культурную ценность, содеянное им не может быть квалифицировано по ст. 164 УК РФ. Учитывая господство в современной доктрине уголовного права принципа субъективного вменения, в таких ситуациях хищение ценностей культуры следует квалифицировать по соответствующим статьям УК РФ об ответственности за кражу, мошенничество, присвоение, растрату, грабеж или разбой.
(1) См., например: Богданчиков С. В. Противодействие преступным посягательствам на абсолютные права собственности (хищения): монография. – М.: Юнити-Дана, 2008. – С. 42.
В случаях, когда преступник намеренно похищает особо ценные предметы и наряду с этим изымает другое ценное имущество, суды, как правило, совершенно верно идут по пути квалификации действий виновного по совокупности преступлений, предусмотренных ст. 158–162 УК РФ, в зависимости от того, в какой форме было совершено преступление, и по ст. 164 УК РФ.
Некоторую специфику в содержание вины хищения культурных ценностей также вносит общая конструкция деяния, в рамках которой все формы хищения сливаются в одно посягательство. Как известно, кража, мошенничество, присвоение, растрата и грабеж – это преступления с материальными составами. Разбойное нападение в отличие от названных деяний имеет формальный состав. Отсюда, если для определения содержания вины первой группы деяний подходит традиционное понятие умысла, соответствующее законодательной дефиниции хищения, применительно к разбою, как и ко всем другим формальным и усеченным составам, решение данного вопроса требует иного подхода. В конструкции объективной стороны таких посягательств отсутствуют последствия, что несколько меняет суть интеллектуального и волевого компонентов вины в содержании привычно используемой формулы умысла.
В законе существенная часть описания видов умысла посвящена психическому отношению виновного к последствиям. Если же их в преступлении нет, то возникает проблема определения волевого элемента вины, который в упомянутой дефиниции полностью связан с названным выше признаком деяния. Очевидно, что признать отсутствие воли в преступной деятельности виновного в данном случае не представляется возможным, так как он выступает неотъемлемым компонентом содержания вины любого посягательства.
Большинство ученых в попытке найти выход из такой ситуации идут по пути определения сознательного и волевого элементов вины в проекции не на последствия, а на само деяние (1). Данный подход выглядит достаточно убедительным и, на наш взгляд, вполне согласуется с социальной сущностью и правовой природой разбойных нападений, в том числе и совершаемых в целях завладения культурными ценностями. Следуя ему, содержание умысла приразбое с целью завладения культурными ценностями следует определять как понимание виновным социальной значимости своего нападения на потерпевшего, использования в его ходе насилия, создающего опасность для жизни и здоровья человека и осознание того, что эти действия направлены на незаконное безвозмездное завладение не принадлежащими виновному культурными ценностями, а также желание доведения совершаемых действий до конца.
Изложенное видение содержания умысла характеризуемого вида хищения, думается, не исключает, а, скорее, даже подразумевает возможность предвидения наступления негативных последствий разбойного нападения в виде причинения не только имущественного вреда собственнику, но и ущерба культурному наследию государства, нравственных страданий законному владельцу названных предметов и т. д. и потому не искажает смысл психического отношения виновного к содеянному, да и к хищению вообще. В то же время он, как нам кажется, оптимально подходит для описания разбоя как преступления с усеченным составом, в котором последствия не являются конструктивным признаком преступного посягательства.
(1) См., например: Иванов С. А. Особенности формы и вида вины в преступлениях с формальным составом//Труды юридического факультета Ставропольского государственного университета. – 2004. – Вып. 6. – С. 94–95.
Согласно примечанию 1 к ст. 158 УК РФ обязательным признаком субъективной стороны рассматриваемого деяния является корыстная цель. В доктрине уголовного права под корыстью принято понимать стремление получения материальной выгоды для виновного или других лиц (денег, имущества или прав на его получение, прав на жилплощадь и т. п.) или избавления от материальных затрат (возврата имущества, долга, оплаты услуг, выполнения имущественных обязательств, уплаты алиментов и др.) (1). В практике судебных органов корысть иногда означает желание получить не столько личную выгоду, сколько возможность распорядиться имуществом как своим собственным (2).
По поводу целесообразности включения этого признака в общее определение хищения существует множество споров. Некоторые авторы считают такое решение неудачным в связи с тем, что по своему характеру подобного рода посягательства могут совершаться не только из корыстных побуждений (в законе речь идет о корыстной цели, а не о корыстном мотиве. – Е. М.), но и по иным мотивам, например сострадания, восстановления справедливости, возврата долга и т. д. (3)
Указанной точки зрения придерживаются, например, А. П. Резван и А. С. Сенцов, характеризуя преступление, предусмотренное ст. 164 УК РФ. По их мнению, хищения предметов, имеющих особую ценность, в исключительных случаях также могут совершаться не по корыстным мотивам, а по мотивам ревности, мести либо страсти к коллекционированию. При этом они предлагают исключить «корыстную цель» из состава хищения (4). Авторы, как видим, также не учитывают, что законодатель говорит не о мотиве, а о цели преступления.
Примерно так же считает и Ю. Ю. Ткачев. Как полагает автор, возможны редкие ситуации, в которых лицо действует с целями, не окрашенными корыстью. «Например, коллекционер, не имея иной возможности приобрести интересующий его предмет (документ, редкий орден и т. д.), незаконно изымает его у собственника или владельца. Его целью при этом может быть осуществление исследования, спасение предмета (если хищение совершается у лица, ненадлежащим образом относящегося к его хранению), удовлетворение амбиций и т. д. При этом виновный может даже и не задумыватьсяо материальной ценности предмета, акцентируя внимание на его иной значимости» (5).
Нам кажется, что, выдвигая обозначенный тезис, автор не учел одно немаловажное обстоятельство. Если говорить о таком мотиве, как страсть к коллекционированию, то она может быть присуща только истинному ценителю произведений искусства, предметов старины и т. д. Названные лица, как правило, не только понимают их значение для культуры, истории, археологии и т. п., но и разбираются в их стоимости, поскольку оценка предмета как культурной ценности неразрывно связана с установлением его имущественной стоимости. Причем первая как раз и распространенного бизнеса. Другими словами, признание того, что коллекционер культурных ценностей может не знать о том, какой высокой стоимостью они обладают, – как минимум, недоразумение.
(1) См., например: Комментарий к Уголовному кодексу Российской Федерации / под ред. В. М. Лебедева. – М. : Норма, 2007. – С. 341; Миненок М. Г., Миненок Д. М. Корысть. Криминологические и уголовно-правовые проблемы. – СПб.: «Юрид. центр пресс», 2001.
(2) См.: Яни П. С. Преступное посягательство на имущество // Законодательство. – 1998. – № 10. – С. 78.
(3) См., например: Третьяк М. Цель хищения – не только корысть? // Уголовное право. – 2009. – № 4. – С. 68; Кочои С. Квалификация хищений глазами практиков // Российская юстиция. – 1999. – № 4. – С. 73; Селезнев М. Умысел как форма вины // Российская юстиция. – 1997. – № 3. – С. 54.
(4) См.: Резван А. П., Сенцов А. С. Уголовно-правовые меры борьбы с хищениями предметов, имеющих особую ценность. – С. 23.
(5) Ткачев Ю. Ю. Хищение предметов, имеющих особую ценность : дисс. - канд. юрид. наук. – Краснодар, 2007. – С. 54.
и определяет вторую. Ведь культурные ценности сегодня – предмет выгодного По нашему мнению, корысть является типичным признаком как анализируемого преступления, так и всех форм хищений «обычного» имущества, более того, определяет сущность данного вида преступного посягательства на собственность. Во всяком случае, что касается деяния, предусмотренного ст. 164 УК РФ, то судебная практика пока не знает примеров его совершения в иных целях. Другое дело, что законодатель некорректно отобразил корыстный характер преступления в самой формулировке примечания 1 к ст. 158 УК РФ.
Представляется, что если исходить из общепринятого понимания значения таких признаков субъективной стороны, как мотив и цель, содержание первого из которых раскрывается как обусловленные определенными потребностями и интересами внутренние побуждения, вызывающие у лица решимость совершить преступление и которыми лицо руководствуется при совершении преступления, а второго – как мысленная модель будущего результата, к которому стремится преступник, то термин «корысть» все же более подходит к первому.
Таким образом, если говорить о корысти, то более правомерно относить ее к мотивации, но сам по себе этот признак не следует исключать из субъективной стороны рассматриваемого состава преступления.
Одним из сложных вопросов квалификации хищений культурных ценностей по субъективной стороне является вопрос об оценке данного деяния при наличии ошибки виновного в представлении о свойствах предмета. Такая ситуация – не редкость в судебной практике ввиду большого количества подделок произведений искусства, находящихся как в музеях и других государственных учреждениях, так и у частных лиц.
Кроме того, данное обстоятельство обусловлено неопределенностью самого вопроса о признании того или иного предмета материального мира культурной ценностью. Многие предметы старины являются антиквариатом, в силу чего обладают повышенной потребительской стоимостью, но при этом не обладают чертами ценностей культуры. Наличие же соответствующих уникальных свойств на практике определяется путем проведения судебной экспертизы. Поэтому похищенное имущество, воспринимаемое преступником как культурная ценность, не всегда оказывается таковым в ходе расследования преступления.
В подобных случаях, как нам кажется, налицо фактическая ошибка – неправильное представление виновного об обстоятельствах совершения преступления (1).
Но в чем ошибается здесь виновный? Если учитывать, что основные непосредственные объекты простого хищения и хищения предметов, имеющих особую ценность, совпадают – отношения собственности, – а различаются они лишь по предмету, то приходится констатировать, что это ошибка в предмете преступления.
При ошибке в предмете преступления объект остается неизменным, т. е. вред намеченному объекту причиняется, хотя фактическое воздействие претерпевают отличные от предполагаемых предметы. Например, по ошибке субъект проникает в галерею художника и похищает копию картины известного мариниста прошлого столетия.
(1) См., например: Якушин В. А., Назаров В. В. Ошибка в уголовном праве и ее влияние на пределы субъективного вменения (теоретические аспекты). – Ульяновск: УлГУ, 1997. – С. 6.
В обычной ситуации, когда речь идет о простом имуществе, данный вид ошибки не влияет ни на форму вины, ни на уголовную ответственность, ни на квалификацию преступлений, а действия преступника должны быть квалифицированы как оконченное хищение( 1).
Но ответственность за названные преступления предусмотрены, как минимум, двумя различными статьями Уголовного кодекса, что предполагает необходимость выбора какой-то одной из них. По совокупности преступлений содеянное квалифицировать нельзя, поскольку иное будет противоречить основополагающему принципу уголовного права, запрещающему привлекать лицо к ответственности дважды за одно и то же деяние. Хотя и по факту получается, что само хищение уже состоялось, поскольку объективная сторона посягательства, если виновный завладел описываемым имуществом, выполнена полностью, и ущерб охраняемому уголовным законом объекту тоже причинен.
В таких случаях, думается, нужно исходить из соотношения норм об ответственности за хищение простого имущества и отдельных его видов. Они, как считают большинство специалистов, соотносятся между собой как общая и специальные. Отсюда в соответствии с общепринятыми правилами квалификации преступлений при наличии конкуренции норм, обязывающими применять специальную норму уголовного закона, хищение предметов, являющихся, по мнению самого виновного, ценностями культуры, но не обладающих соответствующими уникальными свойствами в действительности, следует квалифицировать по ст. 164 УК РФ, с учетом направленности умысла. На наш взгляд, это будет покушение на хищение культурных ценностей, предусмотренное ст. 164 УК РФ, независимо от того, было ли доведено посягательство до конца, было ли изъято имущество у собственника или его законного владельца, и получил ли виновный возможность распоряжаться им
по своему усмотрению.
(1) См., например: Уголовное право Российской Федерации. Общая часть / под ред. Р. Р. Галиакбарова. – М., 2002. – С. 200.
Материал публикуется по итогам VI научно-практической конференции с международным участием «Проблемы правоприменительной практики».
